Кино в Авторском переводе

Правила жизни Харрисона Форда

Актер, 70 лет, Лос-Анджелес
Записала Таша Робинсон.
Reprinted with permission of the AV Club. Copyright © 2011,
by ONION, Inc.,
Alex Cayley / Trunk Archive / PhotoSenso

Не знаю, каким бы вышло интервью, если бы вы мне сразу не понравились.

Я не прочь ответить на пару неглупых вопросов. Вот только не надо меня спрашивать, чем бы я отбивался от грабителей — хлыстом или световым мечом.

Есть лишь один Индиана Джонс. Это Джеймсов Бондов может быть сколько угодно, потому что актеры либо начинают стареть, либо начинают просить больше денег. Но я не такой, чтобы стареть.

Никто не способен сохранять хорошую форму в семьдесят, и я тоже. Но я просто достаточно неплохо могу сымитировать это.

Можешь считать себя стариком, если перед каждым вторым именем в твоей записной книжке значится «доктор».

Кажется, я не первый и не последний из тех, кто на старости лет хочет изменить свою жизнь и надеется, что успеет это сделать.

Я страшно люблю летать, и иной раз могу сесть в самолет только для того, чтобы сгонять за хорошим чизбургером. Когда-то у меня была большая коллекция самолетов и целый штат пилотов, но потом я всех уволил, потому что, сидя за штурвалом, они получали гораздо больше удовольствия, чем я. Черт, они попросту играли моими игрушками! И вот, когда мне исполнилось 52, я впервые сел за штурвал сам. На тот момент я уже 25 лет числился актером, и мне просто хотелось чего-то нового. Поверьте: это такое счастье — выучившись летать, осознать вдруг, что люди, которые летят вместе с тобой, уже не боятся.

Больше всего в профессии актера мне нравится то, что на протяжении 25 лет тебе не нужно приходить в один и тот же офис в одно и то же время.

Если ты занят в киноиндустрии, есть только два места, где ты можешь жить, — Лос-Анджелес и Нью-Йорк. Где именно — не так уж и важно, потому что подброшенная монета падает либо орлом, либо решкой, и на ребро она никогда не встанет.

Быть актером — это лучший способ научиться общению с людьми, не будучи самим собой.

Раньше, когда меня узнавали на улицах, я лишь смущенно улыбался и качал головой. Ну вроде как «что вы, что вы, я — это не он». Но потом я решил, что так нечестно, и стал действовать иначе. Замечая чей-то взгляд, я сразу подходил и говорил: «Я — Харрисон Форд». Думаю, некоторые люди до сих пор уверены, что к ним тогда подходил какой-то шарлатан.

Напишите на моей могиле: «Здесь лежит человек, который слишком рано утратил анонимность».

Никогда не понимал, почему кому-то так важно провозгласить тебя лучшим.

Ненавижу, когда режиссер говорит: верь мне. Почему, черт возьми, я должен подменять свое знание его уверенностью? Мне уже семьдесят. Неужели я должен кому-то верить на слово?

С тех пор как мы потеряли Джеймса Брауна, самым упорным трудягой в мире шоу-бизнеса можно считать Стивена Спилберга.

Снять собственный фильм — не самая хорошая идея для актера. Закончив свой первый фильм, Боб Хоскинс сказал: «Чувствую себя как человек, до смерти заклеванный пингвинами».

Нет ничего лучше, чем стадо лосей, проходящее утром мимо твоего ранчо.

Когда-то давно я сказал: «Последнее, что нужно планете, — это сто тысяч полоумных туристов, рыскающих по заповедным местам в футболке с Майклом Джексоном». С тех пор мало что изменилось. Но я хочу, чтобы вы понимали: меня тревожат не туристы в футболках с Майклом Джексоном, а местные жители, которые начинают носить такие же.

Что мне нравится? Моя семья, летать, охрана дикой природы и защита прав человека. Вот, пожалуй, и все.

Больше всего в Америке меня не устраивает то направление, которое страна взяла во внешней политике. В своем желании принимать решения за других мы зашли слишком далеко.

Мой отец — ирландец, а мать — еврейка. Единственное, что удерживало их вместе, — это то, что оба были демократами.

Я никогда не дрался с нацистами в реальной жизни. Я вообще ненавижу драться. Как только я лезу в драку, сразу что-нибудь ломаю — палец, а то и руку.

Я не выполняю трюков. Я бегаю, прыгаю и, случается, падаю. Трюки выполняют каскадеры.

Цепкость — это очень важное качество. Да и само слово отличное.

Если бы я мог купить себе какую-либо сверхспособность, это, конечно, была бы возможность становиться невидимым.

Если Бог существует и мне суждено повстречать его у райских врат, думаю, я скажу ему что-то вроде «а при личном знакомстве вы гораздо интереснее».

Моему младшему только десять, и я хочу жить до тех пор, пока могу наблюдать за тем, как он растет.

Мой первый ребенок появился на свет, когда мне было двадцать пять, и это было жалкое зрелище: ребенок, воспитывающий ребенка.

Не понимаю, почему родители всегда хотят, чтобы дети повторили их успех или просто пошли бы по их стопам.

Когда-то я говорил, что больше всего на свете жалею о своем первом браке. Но так было лишь до того момента, пока я не женился во второй раз.

Я сварливый? Что за чушь? Я независимый, но не сварливый. Впрочем, если хотите называть меня сварливым, зовите сварливым.

Мне нравится одеваться так, как сам я никогда не оденусь.

Главное удовольствие от обладания чем-то — возможность поделиться этим с другими.

Ты можешь нарисовать картину, которая будет понятна только тебе, и это будет искусством. Но ты не можешь снять такое кино. Кино — это что-то, что ты показываешь всем.

В старости становится так скучно чего-то бояться.

В кино сегодня все меньше от кино и все больше от видеоигры, потому что индустрия давно нацелена на двенадцатилетних. Но у меня нет никакой ностальгии по тому времени, когда кино было рассчитано на бородатых мужчин с детьми.

Меня не пугает мой возраст. Наконец-то у меня появилась возможность играть стариков без грима.

Для лосей мне ничего не жалко.